Первый день осени эпически называется День Знаний.
      Верховный Педагог, как обычно, отечески пообщался с талантливыми подростками.
      Внимательно выслушал киндерстишки юного пиита «…допустим, о Родине», и восхитился.
      Ну, что же… Давайте о стихах.
      Помните, Андрея Вознесенского?Спорный окказионалист-шестидесятник, бесспорно умел чувствовать нерв эпохи.
   Эксгумированный игумен
   нас преследует, как маньяк.
   Стадионные Аввакумы,
   как вы лаяли коммуняк!
      А почему в прошедшем времени? Да, лают, Андрей Андреевич «эксгумированные» ткачевы-шевкуновы, как и раньше. Но мы о другом «поэте». Вор в законе по кличке Хобот в миру, совершенно как «православные» савонароллы имеет другое имя. Знаете, какое?  Андрей Вознесенский. Вознесенским и полным тезкой он стал после женитьбы на морганатической дочке певца, прославлявшего Ленина, Арине Вознесенской, для чего сменил свою паспортную фамилию.
     Склонность к писанию паршивых стишков, как видим, не щадит ни юных вундеркиндов ни преступных авторитетов.
      Хобот-Вознесенский (кстати, «питерский») творит в жанре «шансона». На неделе его подвергли суровой каре, домашнему аресту. Совсем, как воровку Васильеву, тоже балующуюся стишками. Тут-то и всплыл факт родства.
      Но, в общем-то, неплохая иллюстрация деградации страны, превращения Красного Гиганта СССР в Белого Карлика Восточной Полуроссии. «Страну, как гусей, гнал мужик хворостиною из Третьего Рима на рынок…».
     От яркого авангардиста до блатного сочинителя…
     Что еще позабавило? Юная дева пожаловалась кремлевскому старцу на консервативность и упёртость в иных вопросах пожилых людей. Это человеку на восьмом десятке!
     А вот еще типичная примета Дня познания добра и зла. В Екатеринбурге, родине Алкаша-Иуды подрались родители с охранником, котрый не пустил их на линейку, оставив мамочек, так желающих полюбоваться на своих первоклашек, мокнуть под дождем.

    Эй, господин Ткачев, призывающий «выхаркивать красную заразу», вы можете припомнить такое в Советском Союзе. Вы же родом из советского Львова. Возможно ли такое было в любой львовской школе до вылупления из нацистких личинок бандеровцев, ненавидящих «красную заразу» так же как и вы? Какие охранники! Максимум, скромная бабулька-уборщица.

     Впрочем, мы писали, мы писали… Надоело!
     Все-таки много светлого в этом дне знаний.
     «Наших деток в шумной школе раздаются голоса…» Их ждет знакомство с русской литературой, с чудесными баснями Крылова.
    И чтобы не вспоминать о грустном, предлагаем вас эссе члена РедЬколлегии ЕвгенияЛукина
         «Как отмазывали ворону Опыт криптолитературоведения»
                Не тот вор, что крадёт, а тот вор, что переводит.
                В. И. Даль
      Переимчивость русской литературы сравнима, пожалуй, лишь с переимчивостью русского языка. Человеку, ни разу не погружавшемуся в тихий омут филологии, трудно поверить, что такие, казалось бы, родные слова, как «лодырь» и «хулиган», имеют иностранные корни. Неминуемо усомнится он и в том, что «На севере диком стоит одиноко…» и «Что ты ржёшь, мой конь ретивый?» – переложения с немецкого и французского, а скажем, «Когда я на почте служил ямщиком» и «Жил-был у бабушки серенький козлик» – с польского.
      Западная беллетристика всегда пользовалась у нас неизменным успехом. Уставшая от окружающей действительности публика влюблялась в заезжих героев, во всех этих Чайльд-Гарольдов, Д'Артаньянов, Горлумов, и самозабвенно принималась им подражать. Естественно, что многие переводы вросли корнями в отечественную почву и, как следствие, необратимо обрусели.
     Тем более загадочным представляется чуть ли не единственное исключение, когда пришельцу из Европы, персонажу басни Лафонтена, в России оказали не просто холодный приём – высшее общество встретило героя с откровенной враждебностью. Вроде бы образ несчастной обманутой птицы должен был вызвать сочувствие у склонного к сантиментам читателя XVIII века, однако случилось обратное.
Вероятно, многое тут предопределил уровень первого перевода. Профессор элоквенции Василий Тредиаковский, не задумываясь о пагубных для репутации персонажа последствиях, со свойственным ему простодушием уже в первой строке выложил всю подноготную:
     Негде ВОрону унесть сыра часть случилось…
     Воровство на Руси процветало издревле, однако же вот так впрямую намекать на это, ей-богу, не стоило. Кроме того, пугающе неопределённое слово «часть» могло относиться не только к отдельно взятому куску, но и к запасам сыра вообще. Бесчисленные доброхоты незамедлительно расшифровали слово «Ворон» как «Вор он» и строили далеко идущие догадки о том, кого имел в виду переводчик.
      Натужная игривость второй строки:
      НА дерево с тем взлетел, кое полюбилось… – нисколько не спасала – напротив, усугубляла положение. «Кое полюбилось». В неразборчивости Ворона многие узрели забвение приличий и развязность, граничащую с цинизмом. Мало того, что тать, так ещё и вольнодумец!
     Естественно, высший свет был шокирован. Императрица Анна Иоанновна вызвала поэта во дворец и, лицемерно придравшись к другому, вполне невинному в смысле сатиры произведению, публично влепила Тредиаковскому пощёчину. «Удостоился получить из собственных Е. И. В. рук всемилостивейшую оплеушину», – с унылой иронией вспоминает бедняга.
     Следующим рискнул взяться за переложение той же басни Александр Сумароков, постаравшийся учесть горький опыт предшественника. Правда, отрицать сам факт кражи сыра он тоже не дерзнул, но счёл возможным хотя бы привести смягчающие вину обстоятельства:
      И птицы держатся людского ремесла. Ворона сыру кус когда-то унесла И на; дуб села. Села, Да только лишь ещё ни крошечки не ела…
     Ворон, как видим, под пером Сумарокова превратился в Ворону. Тонкий ход. Поэт надеялся, что к особе женского пола свет отнесётся снисходительнее. Имело резон и уточнение породы дерева: по замыслу, определённость выбора придавала характеру героини цельность и отчасти благонамеренность, поскольку дуб издавна считался символом Российской державности.
      Увы, попытка оправдания вышла неудачной, а для автора, можно сказать, роковой. Уберечь Ворону от читательской неприязни так и не удалось. Александр Петрович повторил ошибку Василия Кирилловича: увесистое слово «кус» опять-таки наводило на мысль именно о крупном стяжательстве. Да и сами смягчающие вину обстоятельства выглядели в изложении Сумарокова крайне сомнительно. То, что люди тоже воруют, героиню, согласитесь, не оправдывало нисколько. Указание же на то, что, дескать, «ещё ни крошечки не ела», звучало и вовсе беспомощно. Как, впрочем, и робкий намёк на давность проступка, совершённого-де не сию минуту, а «когда-то».
      Но самую дурную шутку, конечно, сыграл с переводчиком державный дуб: невольно возникал образ казнокрада, прячущегося под сенью государства. Некоторые вельможи решили, что басня – камешек в их огород. Сумарокова вынуждают покинуть Петербург. Умер поэт в нищете, затравленным, опустившимся человеком.
      Неприятие образа Вороны было в тогдашнем обществе столь велико, что противостоящая ей Лиса в итоге превратилась в глазах читателей чуть ли не в положительного героя, в этакого носителя справедливости.
      Потребовался гений Крылова, чтобы окончательно обелить Ворону, не подвергшись при этом гонениям. В своём переводе Иван Андреевич предстаёт перед восхищённой публикой не только блистательным поэтом, но и непревзойдённым адвокатом.
      Недаром, читая речи таких выдающихся юристов, как Плевако, Карабчевский, Урусов, невольно приходишь к выводу, что шедевр Крылова они знали наизусть и выступления свои строили неукоснительно по его канону.
      Представьте: встаёт адвокат и долго держит паузу. Публика, осклабившись, смотрит на него с весёлым злорадством: дескать, крутись-крутись, а сыр-то она всё равно…. того-этого… Наконец как бы через силу защитник поднимает глаза и произносит с усталой укоризной:
     Уж сколько раз твердили миру, Что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок, И в сердце льстец всегда отыщет уголок…
      Умолкает вновь. Присяжные озадачены, в зале – недоумённые шепотки. О чём это он? Куда клонит?
      Адвокат между тем горько усмехается.
      Вороне где-то Бог послал кусочек сыру… –
пренебрежительно шевельнув пальцами, роняет он как бы невзначай.
     Не часть, обратите внимание, не кус, а всего-то навсего кусочек, из-за которого даже неловко шум поднимать. Но главное, конечно, не в этом. Бог послал! Понимаете, в какой угол он сразу же загоняет прокурора? Стоит что-либо возразить – заработаешь репутацию атеиста.
      На ель ворона…
      Почему на ель? А больше не на что. Дуб скомпрометирован переводом Сумарокова, а на ель оно как-то скромнее, менее вызывающе. …взгромоздясь…
      Блестяще! Казалось бы, адвокат не щадит подзащитной, он не пытается приукрасить её, он ничего не скрывает. Но в том-то и тонкость, что это неопрятное «взгромоздясь» содержит ещё и признак телесной немощи. Обвиняемую становится жалко.
      Позавтракать было совсем уж собралась, Да позадумалась…
      Вообразите на секунду, сколь проникновенно мог бы опытный адвокат преподнести это «позадумалась»! (Попробуй не позадумайся: кусочек-то – махонький…) Кое-кто из публики уже пригорюнился.
      И тут следует резкое, как хлыст:
      А сыр – во рту держала.
      (Господа присяжные заседатели, господин судья! Я прошу обратить особое внимание на это обстоятельство. Именно во рту! Будь моя подзащитная более осмотрительна…)
О сомнительном происхождении сыра давно забыто. Все зачарованно слушают адвоката…
      Итак, почва подготовлена, можно сеять. Можно даже ограничиться простым пересказом инцидента, сухо бросив напоследок:
      Сыр выпал. С ним была плутовка такова.
      Присяжные в задумчивости удаляются на совещание. Отсутствуют они недолго, и решение их единогласно. Ворону освобождают из-под стражи прямо в зале суда, а против Лисицы возбуждается уголовное дело».
      Здоровья и удачи всем хорошим людям!
      Дежурный ювенал «Редьки» День УРОКОВ.