Древнегреческий политик и полководец Алкивиад стал для потомков образчиком безмерного честолюбия. Будучи необычайно одарен от природы, он все свои таланты обратил на то, что сейчас именуют «пиаром». Алкивиад стал прообразом современного политика. Роднит его с нашими временами и то, что сейчас процветает на Западе – нетрадиционная ориентация, весьма распространенная в Древней Греции. Во всяком случае Бион Борисфенский писал о нем так: «Когда он был мальчиком, мужья бросали ради него своих жен, когда стал юношей – жены бросали ради него своих мужей».

   Однажды Алкивиад долго ожидал встречи с Периклом. Слуги сказали ему, что Перикл сейчас занят: ему предстоит отчет перед афинянами, и он готовится к этому. Раздосадованный Алкивиад, уходя, бросил:

- Лучше бы он подумал о том, как бы избавиться от обязанности давать этим афинянам отчет!

   Он постоянно строил всевозможные интриги, за что не раз подвергался судебному преследованию. Однажды его вызвали из Сицилии на родину, где тут же предъявили обвинение. Алкивиад немедленно скрылся. На упреки друзей, говоривших ему, что это бесчестно, он отвечал:

- Нелепо спасаться от приговора, когда можно спастись от суда».

   Эпизод с собакой стал хрестоматийным. Алкивиад отрубил хвост у великолепного пса, которым восхищались все Афины. Только и разговоров было на агоре, что о несчастном псе. Друзьям Алкивиад сказал:

- Как я и предполагал, они будут теперь говорить только о собаке и ее хвосте, и не говорить обо мне чего-нибудь худшего.

   Алкивиад много денег потратил на гетеру Ларису. Ветреная Лариса в глаза и за глаза насмехалась над ним. Друзья говорили:

- Ну, зачем ты с ней связался?! Она же не любит тебя, а ты ей столько платишь…

- Допускаю, - отвечал Алкивиад, - что вино и рыба меня тоже не любят, и за них приходится платить немало. Но я-то их люблю.

   Ему привезли из Финикии несколько очень дорогих и редких ваз. Алкивиад вместе с друзьями долго любовался ими, а затем… взял палку и перебил их.

- Ты сошел с ума! - вскричали его гости.

- Я подумал, что будет, если кто-то из моих слуг их разобьет. Я, пожалуй, в гневе убью их, а потом буду сожалеть. Лучше уж я буду гневаться на одного себя.